— Егор, в С.-Петербурге ты не был с 1989 года. Что за эти пять лет произошло с тобой, что изменилось?
— Самые главные вехи — это, наверное, август ’91 года, когда тот самый демократический миф, которым мы все болели, воплотился в реальность.
Всем сразу стало ясно, что такое демократия — и какая она есть на Западе, и воплощенная у нас. Это раз. Во-вторых, смерть Янки. Третье — события октября ’93 года. Вот три главные вехи.
— А где ты сам был в августе ’91-го?
— Я был дома и не участвовал во всем этом безобразии. Честно говоря, двойственная была ситуация. То есть, с одной стороны все наши были на защите Белого Дома. С другой стороны, уже было ясно, чем это все чревато... Уже на митингах стало очевидно, что их будущий триумф будет носить характер столь грязный, что поддерживать это движение для меня было, по меньшей мере, сомнительно. Впоследствии оказалось, что я был прав. Демократия — это строй, в котором нивелируются все ценности. Ведь свобода тогда чего-то стоит, когда за нее нужно платить. В принципе, любая вещь на Земле оценивается жертвами, которые ты решаешься принести для ее реализации. И, наверное, самая минимальная жертва — это твоя личная смерть, потому что дальше идут жертвы чужие. Значит нужно брать ответственность за чужие смерти, чужие жизни в свои собственные руки.
— Кажется, мы и так уже слишком дорого заплатили.
— За что?
— За социальные эксперименты.
— Ну, какие там эксперименты... Не было их. Был совершенно естественный процесс построения российским народом истинной российской государственности. Все, что было — коммунизм — это не эксперименты, это вытекало из православия, из нашей мессианской культуры.
— Если уж на то пошло, то веди коммунизм, марксизм — это западная идея.
— Как экономическая идея — да. Но в этом смысле она у нас так и не была воплощена. Идеи Карла Маркса реализовались именно на Западе: принцип “кто не работает, тот не ест” и так далее. У нас же коммунизм всегда имел характер православный, основанный на общинной культуре.
— Не кажется ли тебе, что общинность — это первая фаза развития индивидуального? Вот на Западе такую фазу прошли, и теперь развивают культуру индивидуального...
— А индивидуальной культуры быть не может. Потому что индивидуальными могут быть только рождение или смерть. Все ценности, если они чего-то стоят, — надличностные, надэгоистичные. Все, что носит характер эгоистический, — даже по христианским понятиям — является сатанинским, ибо несет отчуждение.
— Если, например, взять западный протестантизм, то у них Бог вознаграждает на Земле, то есть успех земных дел, преуспевание — это знак благости Божьей, которую человек снискал своим индивидуальным трудом.
— Во-первых, нужно сразу разделить, что есть Земля, а что есть небо. Князь Мира сего — известно кто. А царство Божие, оно не от мира сего. Поэтому на Земле, если кто за что и вознаграждает, то уж никак не Бог. А что касается построения коммунизма — так это было невиданной доселе, героической попыткой построить Царство Божие на Земле. И я думаю, она не провалилась, ведь самый факт того, что это однажды удалось в ’17 году — знак, что это может удаться и в будущем. У нас все изначально носило характер православный, христианский. И революция имела, в первую очередь, характер мистический, метафизический. Когда произошла революция, крестьяне отдельных деревень думали, что смерти больше не будет. И когда кто-то у них однажды помер, они поняли: что-то здесь не то. То есть революция для них имела характер религиозный, и именно поэтому — они тогда и победили!
1994г.
